Юна тихонько всхлипывала в углу десантного отделения бронехода — потрясения, разом навалившиеся на хрупкую девушку, надломили и без того подорванную войной и оккупацией нервную систему. Сперва отец, а затем и Атр пытались успокоить её, но поток слёз не иссякал. Тоот вопросительно поглядел на Дрыма, но упырь отвернулся.
— Не трогайте её, энц ротмистр. — Вал Грас остановил машину в густом подлеске и взялся чистить карабин. — Пусть девушка выплачется — шутка ли: мир рухнул.
— Отставить! — взвился было Тоот. — Что рухнуло? Что, я спрашиваю, рухнуло? Вот мир никуда не делся. Какая-то банда мерзавцев… — Атр осёкся, сознавая правоту своего механика-водителя и не находя в себе больше сил верить в привычную картину мироустройства. — Рухнул, массаракш, — тихо завершил он.
Бронированная «Куница», едва заметная среди кустов, стояла, повернув в сторону дороги хищный ствол тяжёлого пулемёта.
— Что-то надо делать, не до зимы же тут стоять, — сказал офицер.
— Надо, кто ж спорит? — согласился Гай Дэнн, баюкая вывернутую руку. — Что в законах предписано? Написать жалобу в полицию. Хорошая идея. Нас там сразу и заломают — сбережём казённые деньги.
— Я могу поехать, — не слишком уверенно предложил ротмистр. — Они не имеют права задерживать легионера.
— Атр, — удивлённо раскрыл запухшие глаза Гай Дэнн и охнул от боли, — ты же когда-то был неглупым парнем. Очнись, неужели излучатели выжгли тебе мозги?
— Излучатели — это наше спасение, — набычился Тоот.
— Массаракш! Опять?!
— Это правда.
— Атр, это неправда. Ну что ты кулаки сжимаешь? Хочешь ударить меня? Давай. Чем ты будешь лучше сволочей из муниципальной стражи? Раз слов не хватает, мозги включать не хочешь — бей. Спусти пар.
Ротмистр отвернулся, закусывая губу.
— Неужели стыдно?
— Не испытывайте моего терпения, — резко бросил офицер.
— Да я бы и рад. Только как? Ты правду слушать не желаешь, а я, парень, лгать не могу. Мне не пристало. Я через такое прошёл, что за свою правду костьми лягу. Знаешь что, давай так. Ты меня подальше в лес отведи да и пристрели. Тебе ж всё равно ничего не будет. Разоблачила ваша треклятая контрразведка замаскировавшегося шпиона и незамедлительно привела суровый, но справедливый приговор в исполнение.
— Как вы можете говорить такое? — возмутился ротмистр. — Есть закон…
— Нет закона, историк. Нет! В прежние времена, при Империи — был. Какой ни плохонький, но имелся. Ты по молодости, может, и не слишком ощущал. Жить тогда было душно. Все готовились к войне с Островами, все чем-то кичились, беспрестанно праздновали великие даты истории, дни памяти всяких там Эранов I и Гартов Непобедимых. Но всё же худо-бедно жилось. А сейчас…
— Мы пережили войну, самую ужасную из всех когда-либо бушевавших на Саракше. Но мы победили. Не просто выжили, а выстояли и победили. Конечно, послевоенный период полон тягот, но мы преодолеем и их. Ведомые Неизвестными Отцами, придём в светлое будущее, как пришли к Великой Победе.
— Да, парень. Здорово тебе в Департаменте общественного здоровья мозги причесали. Чья победа, ротмистр? О чём ты говоришь? Ты же был там, ты всё видел, собственными глазами видел! Где и кого мы победили? Кто вообще мог победить? Кузнец победы, несокрушимый и смертоносный маршал Карс?
— Дело легионера — стоять насмерть и выполнять приказ командования чётко, безропотно и в срок, — быстро, но не слишком уверенно ответил ротмистр.
Ему вдруг отчего-то вспомнился герцог Карс, прибывший инспектировать остатки его бригады после геройского прорыва и освобождения руин Торнаты. Увешанный орденами толстяк с красным носом пропойцы и слезящимися глазами, совсем не похожий на себя портретного, пыхтя, вылез из автомобиля и, опираясь на руку лощёного адъютанта, побрёл вдоль строя. Было видно, что его удручает эта прогулка, воротит от запаха пота и вида застиранных полевых мундиров.
Время от времени адъютант что-то шептал на ухо шефу. Тот останавливался, протягивал руку и спустя мгновение прикреплял к чёрно-серому от въевшейся пыли и копоти легионерскому мундиру блестящую медальку с императорским профилем. Когда маршал поравнялся с ним, Тоот вперил в него восхищенный, как положено, взгляд, и это, кажется, смутило и насторожило родича императрицы. Он как-то неловко криво приколол первую в жизни Тоота боевую награду и, подозрительно оглянувшись, побрёл дальше. Но тут, на грех, приветственным салютом выпалила батарея самоходных мортир. Едва грохнул первый залп, маршал нелепо присел. При втором оттолкнул адъютанта и опрометью, тяжело пыхтя, бросился к автомобилю. Вероятно, кто-то из свиты объяснил герцогу, что его, как члена императорской фамилии, встречают пятью орудийными залпами, что противник отброшен за прежнюю границу, что опасаться вражеского артналёта нечего. Поверил маршал или нет, неизвестно, но из машины до конца инспекции так и не вышел. Оставшиеся награды вручал начальник его штаба.
Ротмистр попытался отогнать неприятные воспоминания и вызвать в памяти победное возвращение в столицу, ликующую толпу девушек с цветами. Но сознание предательски подкинуло ему не радостные улыбки и руки с букетами, а уставшие изможденные лица с какой-то странной безысходной опустошенностью во взгляде.
— Неизвестные Отцы спасли наше Отечество, — пробурчал ротмистр.
Среди боёв и сражений минувшей войны не было ни одного такого, которое бы можно было счесть победоносным. Топтания взад-вперёд и многотысячные жертвы изнурили Отечество до предела, а вот выдохнуть военный угар не удаётся и по сию пору. Но ведь победа была! Был заключён мир, а это дорогого стоит!